Неукротимая Джо - Страница 40

Джованна заставила себя сначала вымыть обе комнаты с шампунем и хлоркой, потом сменила белье на кроватях, распахнула настежь окна, потом приняла душ и переоделась — и только после этого отправилась в замок.

Она приняла решение. Она его выполнит…

Франко стоял у окна своей комнаты. В руках он сжимал нечто, напоминавшее кружевную тряпочку.

Это было смешно и глупо, он прекрасно это понимал. Ему тридцать шесть лет, из них двадцать он не девственник. У него были любовницы, были женщины, с которыми он пытался жить долго… Больше полугода не продержалась ни одна.

Смешно и глупо стоять у окна и время от времени подносить к лицу кружевной комочек. Женский лифчик, такой маленький и изящный, такой легкий, пахнущий кожей Джованны.

Ее смехом. Ее хриплыми стонами и тихими вскриками. Ее нежностью. Ее ласками. Ее прекрасным телом.

Вы, граф, фетишист, однако, На старости лет…

Франко тихо зарычал. Он не мог иначе вспоминать сегодняшнюю сцену у озера. Длинноволосый бородач держит Джо за руку, а она улыбается и целует его…

Ранним утром Франко уехал в Неаполь, его присутствие требовалось на важном судебном заседании. Впервые в жизни он был невнимателен к делам. Он просто не мог о них думать, потому что на губах еще не остыли поцелуи Джованны, а кожа горела от одного воспоминания о ее ослепительной, ошеломляющей наготе.

Он хотел эту женщину так, как не хотел ни одну из своих любовниц. Он умирал от желания, мечтал о близости, не мог насытиться этой близостью всю предыдущую ночь. Он мчался домой, как на крыльях, надеясь, что она все еще ждет в его комнате…

Вместо этого она целовалась с другим мужчиной.

Будь оно все проклято!

Джузеппе Торнаторе страдальчески завел глаза к небу. Почему, ну почему, Святая Роза Доманийская, почему толстухе Марии эта девушка достается в виде принцессы, а ему — исключительно в виде фурии? Мария утверждает, что синьорина Джованна ангел, то же говорит и синьора графиня, а синьора графа Джузеппе собственными глазами видел вчера танцующим с этой самой синьориной, так почему же именно ему, Джузеппе, приказано не пускать ангела синьорину Джованну к синьору графу?

Надо бросать службу в замке. Наняться в геологи. В укротители тигров. В полицию пойти. Все одно, это легче, чем понять молодого графа Аверсано и эту ангельскую синьорину, которая сейчас колотит по двери кулаками и каблуками.

Джузеппе приоткрыл дверь. Раскрасневшаяся Джованна немедленно потребовала:

— Открывайте, Джузеппе! Хотите разволновать графиню? Я ведь сейчас кричать начну.

— Синьорина Джованна, да что же я могу сделать? Синьор граф не велели к нему пускать, потому что они работают. Он рассердится…

— А я уже рассердилась! Открывай! Знаешь что, Джузеппе Торнаторе, ты вчера ел мой хлеб и пил мою воду, так что так поступать не имеешь права!

Джузеппе сдался. И хлеб, и вода вчера были превосходны.

Он надеялся, что успеет предупредить господина графа, но Джованна пронеслась мимо него настоящим вихрем. Джузеппе махнул рукой и отправился в кухню. Приближалось время ужина.

Джованна постучала в дверь и почти тут же повернула ручку. Она приняла решение, она его выполнит.

— Франко? То есть, синьор граф? Могу ли я нижайше молить об аудиенции?

— Не паясничай. Заходи. Даже если я скажу «нет», ты все равно войдешь, так?

— Ну что вы! Мы бедные, но гордые. Буду стоять во дворе на коленях до тех пор, пока вы не снизойдете…

— Джованна! Не надо… пожалуйста.

Он сказал это тихим и каким-то надломленным голосом, из-за чего у Джованны мгновенно пропала всякая охота воевать. Дальше они говорили по очереди, не слишком вслушиваясь в слова друг друга. Обоим было явно нелегко признавать свое поражение.

— Франко, я должна тебе сказать…

— Я успел все обдумать сегодня утром и принял решение…

— …Я много думала и пыталась понять твою точку зрения…

— …Я не должен диктовать тебе условия твоей собственной жизни…

— …Я многого не понимала, потому что не до конца разобралась в себе и в своем отношении к этому месту…

— …Если уж я согласился с тем, что ты живешь в Пикколиньо и он является твоим домом…

— … Теперь я понимаю, что Пикколиньо мой дом, мой настоящий дом…

— …То я не имею прав запрещать тебе приглашать в этот дом людей. Можешь заниматься своими туристами!

— …И потому я сегодня выгнала всех этих туристов!

Наступила тишина. Звенящая, торжественная тишина. Франко смотрел на Джованну, Джованна на Франко.

Он думал: мне нужна она, только одна она. Я всю жизнь искал ее, а она была совсем рядом, росла, расцветала для меня, словно цветок, мой цветок, мой единственно правильный, нужный и любимый цветок. Пусть она занимается, чем хочет, только пусть она будет рядом. Туристы, раскопки, домашняя кухня — все, что угодно, только будь рядом, Солнышко!

Она думала: какой же он красивый, ее мужчина. Как хорошо, что он ненадолго уезжал. Теперь он здесь, рядом, и все хорошо.

Тишина взорвалась. На губах Джованны заиграла легкая улыбка, когда Франко подхватил ее на руки и зарылся лицом в золотистую гриву волос.

— Ты выйдешь за меня замуж?

— Черта лысого! Что?!

— Я хочу, чтобы ты стала графиней Аверсано и хозяйкой этого замка. Иными словами, моей женой. То есть — выходи за меня замуж. Выйдешь?

Он ждал ответа со страхом. Почему-то мужчины всегда ждут этого ответа со страхом. Романтики говорят — боятся, что женщина откажет. Циники говорят — боятся, что согласится. Франко Аверсано, хладнокровный и удачливый бизнесмен, миллионер и светский лев, покоритель женских сердец и тел, умирал от ужаса потому, что знал: другой женщины ему не надо. Он нашел свою, единственно верную.